Сергей Михайлович Боткин — будущий филолог-романист, специалист по испанской литературе — родился 17 августа 1888 г. в семье известных предпринимателей, меценатов и коллекционеров Боткиных.
В пятый класс гимназии Карла Мая Сергей поступил в 1903 году и окончил школу с золотой медалью в 1907 году. В том же году продолжил образование на романо-германском отделении историко-филологического факультета Петербургского университета. В 1911 году получил диплом о высшем образовании и был оставлен при Университете. В 1911-1914 гг. ездил в научные командировки за границу (Швейцария, Испания, Франция), с 1916 г. - приват-доцент Петербургского университета. Летом 1918 г. Сергей Михайлович получил приглашение занять кафедру истории западноевропейских литератур Таврического университета, прибыл в Симферополь, но 18 сентября 1918 года скоропостижно скончался [Л1 - Л4].
В пятый класс гимназии Карла Мая Сергей поступил в 1903 году и окончил школу с золотой медалью в 1907 году. В том же году продолжил образование на романо-германском отделении историко-филологического факультета Петербургского университета. В 1911 году получил диплом о высшем образовании и был оставлен при Университете. В 1911-1914 гг. ездил в научные командировки за границу (Швейцария, Испания, Франция), с 1916 г. - приват-доцент Петербургского университета. Летом 1918 г. Сергей Михайлович получил приглашение занять кафедру истории западноевропейских литератур Таврического университета, прибыл в Симферополь, но 18 сентября 1918 года скоропостижно скончался [Л1 - Л4].
Прекрасную статью о жизни и творчестве С.М. Боткина подготовил и опубликовал в журнале «Вопросы литературы» [Л5] известный литературовед и историк Б.Ф. Егоров. С удовольствием приводим ниже выдержки из этой, на сегодняшний день единственной известной нам работы, посвященной незаурядному выпускнику нашей гимназии. Приятно отметить, что в статье значительное место уделено учёбе С.М. Боткина в гимназии К.Мая и, особенно, формированию взглядов молодого учёного в гимназическом кружке, организованном учителем истории западноевропейской литературы А. М. Евлаховым.
КОРОТКАЯ ЖИЗНЬ С. М. БОТКИНА (1888 — 1918)
« Из детей Михаила Петровича Боткина, младшего брата знаменитых Василия и Сергея, самой яркой личностью был Сергей Михайлович (далее — С. М.). Он, наверное, стал бы одним из самых известных русских филологов-испанистов, однако судьба отпустила ему слишком короткий отрезок жизни. Но и в свои 30 лет он уже быт заметной фигурой в научном мире, автором десятка статей и фундаментальной монографии о святой Терезе, представленной в Киевский университет Св.Владимира в качестве магистерской диссертации.
С. М. вырос в доме-музее отца, С детства зная знаменитых братьев своего родителя; наверное, он рано прочитал «Письма об Испании» В.П. Боткина — может быть, дядя невольно и подтолкнул юношу увлечься культурой этой страны?
Родители отдали С. М. в частную гимназию К. Мая, где до него учились А. Н. Бенуа и Н. К. Рерих, а после него — Д. С. Лихачев. В гимназии открылся лигатурный (и литературоведческий) кружок, которым руководил в будущем известный профессор, а тогда совсем еще молодой поэт и ученый А. М. Евлахов (I880—1966), недавно окончивший Петербургский университет. И в этом кружке С. М. начинал свою интенсивную деятельность: сохранилось около десятка его сочинений-рефератов 1906-1907 годов, с поправками и оценками руководителя кружка. Сочинения С М. были и на вольные темы («Что лучше; неравенство и правах или равенство в бесправии?», «Боюсь да я смерти и почему?», «Иди с немногими, не за толпой»), и на литературные. а среди них и о зарубежных произведениях («Песня о Ннбелунгах» и скандинавская «Эдда», «Роман эпохи Возрождения»), и об отечественных («Причины вымирания народной поэзии», «Влияние Байрона на Пушкина», «Роль Пушкина в жизни и творчестве Гоголя», «Взгляд Гоголя на искусство», «Тарас Бульба», как романтическая поэма»). Несомненно, под влиянием Евлахова С. М. исследует религиозно-нравственные аспекты художественного творчества, эстетическое значение произведений Пушкина и Гоголя. Из нелитературных сочинений наиболее оригинально и личностно — о смерти. С. М. говорит о своей религиозности в детском возрасте, о вере в Бога и загробное существование, что парадоксально приводило мальчика к страху перед смертью: вечное бытие, без конца и края, оказывалось невыносимым. Позднее религиозность растаяла, а страх не пропал: теперь уже стало страшно думать о «вечном, холодном сне смерти», о полном прекращении дум и чувств. Цель и смысл жизни для человека туманны, с жизнью связана его природность, которой стоит подчиниться, но тогда «бесцельно-целесообразная» суть нашей жизни лишь усиливает страх смерти. Евлахов поставил за это сочинение четверку.
Интересен также реферат о равенстве и неравенстве. Видимо, начитавшись радикальной прессы периода революционных месяцев 1905 года, С. М. говорит об антагонизме капиталистов и пролетариев: «Будучи в состоянии сравнить свое положение с положением привилегированных классов, в пролетарии пробуждается сомнение в справедливости строя, обрекшего его на вечные страдания, для счастья кучки людей. На этой почве у него возникает идея разрушения существующей несправедливости, для создания общественных форм, основанных на истине и справедливости». Из этого рассуждения следует вывод, что в противовес рабовладельческому равенству в бесправии появление в современном мире хотя бы элементарных прав для трудящихся - залог развития общества. Реферат заканчивается в этом свете цитатой из пушкинской «Вольности»: «Тираны мира, трепещите!..» и т. д., где «Восстаньте, падшие рабы!» можно трактовать в духе социально-политического восстания. Один реферат соединяет в себе литературные и социально-психологические проблемы: «Смех сквозь слезы в повестях Гоголя в жизни нашей». Это целая тетрадка, 23 страницы текста, где после подробного анализа произведений Гоголя следуют пессимистические рассуждения о бессмысленности жизни, о зигзагах настроений человека от веселья до страданий и об обреченности человека на такие колебания до тех пор «пока не разлетится вдребезги земля».
«Революционный» реферат о правах датирован июлем 1906 года, а этот. пессимистический, — январем 1907-го: за полгода С. М. прошел очень большой путь. Оценки рефератов со стороны руководителя кружка в целом были одобрительные, но Евлахова очень раздражали орфографические и пунктуационные ошибки (их было немного, но все же были), поэтому часты двойственные характеристики: «Работа хороша по содержанию, но обнаруживает полное неумение пользоваться знаками препинания. Есть недостатки и в плане», о «Влиянии Байрона на Пушкина»); «Работа очень хорошая по содержанию, но, к сожалению, неудовлетворительная со стороны орфографии». Школа Евлахова оказала серьезное влияние на дальнейшую деятельность С.М.: культ индивидуального начала в творчестве и эстетический уклон станут существенными признаками метода молодого учёного; возможно, учитель внедряет в среду гимназистов и дорогие ему идеи психологизма, тоже не чуждые Боткину. Авторы книги о гимназии К. Мая [6] относят к А. М. Евлахову «уроки истории западноевропейской литературы»: "Он строил свои занятия в старших классах не как уроки, а как семинары, стремясь приучить гимназистов к самостоятельному пониманию творчества Петрарки, Данте, Гете, Шиллера, Шекспира. Ибсена, Гамсуна, после знакомства к которыми они писали рефераты делали доклады в созданном педагогом школьном кружке». Но хотя преподавателями русской литературы в гимназии были В.Н. Кораблёв и Е.А. Ляцкий, все-таки в кружке А. М. Евлахова создавались и обсуждались рефераты и об отечественных писателях, и о современных социальных проблемах.
В 1907 году С. М. с золотой медалью окончил учебу в гимназии К. Мая и тогда же поступил в Петербургский университет на романо-германское отделение. Светилами этого отделения были ученики академика А. Н. Веселовского профессор Д. К. Петров, специалист по романской филологии, и германист профессор Ф. А. Браун. Петров по своему научному интересу занимался испанской литературой, и он увлек в эту область С. М., может быть, еще энергичнее, чем «Письма об Испании».
В первые студенческие годы С. М. увлекался не только испанистикой, но и философской проблематикой и эстетикой. Из писем С. М. к Э. Л. Радлову от конца 1908-го до начала 1909 года видно, что молодой ученый посылал какую-то статью в редакцию «Вопросов философии и психологии, которую в конце концов не приняли, и С. М., опираясь на прежнее одобрение Радлова, предложил статью в журнал адресата (Радлов тогда редактировал отдел в «Журнале Министерства народного просвещения», но в этом издании 1908—1910 годов не удалось обнаружить статьи С М.; лишь спустя семь лет Радлов будет публиковать в министерском журнале уже чисто научные статьи молодого ученого). Возможно, именно Радлов познакомил С. М. с редакцией киевского журнала «В мире искусств», которая стала охотно печатать труды С. М. В этом журнале (1909, № 2-3) появилась статья С. М. «Эстетическое значение красок». Достойный племянник убежденного колориста Василия Петровича и тем более сын художника, С. М., оказывается, очень хорошо знал русскую и западноевропейскую живопись: в статье анализируются картины из музея Александра Ill, то есть из Русского Музея, из Дрездена, Берлина, Мюнхена, Базеля, Болоньи, Флоренции (когда он успел всюду побывать?! ведь тогда не было цветных иллюстраций и можно было опираться лишь на личное посещение музеев; С. М. мельком упоминает, что он был на выставках 1908 года в Мюнхене, Базеле, Петербурге), хорошо знал он и научную литературу по теме.
Автор статьи отдает краскам главную роль в картине, подробно анализирует различные сочетания цветов, касаясь и психологических ощущении от различных цветов и тонов, и связи музыки с красками (будущая синестезия!), а заканчивает анализ общеэстетическими выводами. При господстве импрессионизма в живописи понятен культ «мгновения»: «..в восприятии художника непосредственное ощущение значительнее элементов воображения». Общие выводы: «Итак, искусство по своей природе идеалистично. И если картина художника удаляется в своих красках от природы, но приближается к ней в мечте её творца, то этим не умаляется её эстетическая ценность.
Социально-политические и исторические фоны особенно усиливаются в чисто научных статьях С. М.. особенно в ряде публикаций «Журнала Министерства наро;шого просвеще ния». Наиболее заметно это в рецензии (1916, № 3, отд. II) на два новых издания книги «EI Passagero» («Путник») Суареса дс Фигероа, испанского публициста XVII века («Путник» — собрание сатирических диалогов, ярко рисующих Испании начала столетия): «В большой степени Фигероа считал виновными в падении и разорении Испании невежественных, надменных и тщеславных дворян, которые только и думали о своем удовольствии» (с. 171), А в другой статье того же журнала «Из истории магии в Испании XVII в.» (1917, № 2, отд. II), посвященной комедии Аларкона «Саламанкская пещера». С. М. подробно освещает мистически-магический культ в стране, господствовавшей в то время, условия его существования и т. п. В последние предреволюционные месяцы рукопись датирована; «Январь 1917 г.») С. М. написал ещё одну научную статью — «Разочарованный гуманист» (об испанском сатирике XVII века Франсиско Кеведо), как бы в продолжение очерка о Кальдероне; вот начальные строки статьи: «На историческом пути всего человечества и отдельных наций бывали моменты, когда зло ложь и лицемерие достигали такой силы, что чаша терпения людей нравственно чутких переполнялась и они приходили к полному разочарованию в человечестве» (№ 15. Л. I). Статья большая, содержит 65 листов беловой рукописи, которая предварена неточной пометой жены Надежды Степановны; «Статья была принята редакцией «Вестника Европы» в 1916 году» (наверное, в 1917-м). Но, видно, не судьба...
В России тоже наступали злые времена. Так С. М. подошел к бурному 1917 году. Во второй половине года он, как уже говорилось, перебрался в Крым (видимо, уехал в поисках покоя из революционного и голодного Петрограда?) и очутился там при самых начальных этапах создания Таврического университета (С. М. любил Крым: он, например, провел лето 1915 года в Алуште, где, кстати сказать, была личная дача его товарища по Петроградскому университету — Смирнова). Россия давно нуждалась в создании большой сети высших учебных заведении, но до революции было необычайно трудно получить разрешение на открытие какою-либо университета или института. Мытарства из-за создания университета в Томске (1888) достаточно известны, и не намного легче пришлось саратовцам уже в XX веке (университет был) открыт в I909 году). Интеллигенция русских провинций при новых либеральных условиях, созданных Февральской революцией 1917 года, начала энергично ратовать за организацию местных университетов. Не отстали и жители Крыма, Идея открыть в Симферополе Таврический университет, витавшая в воздухе еще в дореволюционное время, теперь приобрела более прочные земные основания. Но конкретные социально-политические условия после февраля 1917 года мало способствовали нормальной учебно-научной жизни: к осени 1917 года в Крыму сформировались независимо друг от друга русское и татарское правительства, которые при установлении советской власти в декабре, естественно, были разогнаны; в начале 1918 года была создана Таврическая Советская республика как часть Российской Федерации (РСФСР); приход немцев на Украину не миновал и полуострова, в мае 1918 года Крым был оккупирован немцами (перед их приходом восставшие татары и русские крестьяне расстреляли советское правительство, Совнарком); при оккупантах было создано полувоенное русское правительство генерала М. А. Сулькевнча, просуществовавшее до ноября 1918 года. Все-таки именно при немцах и Сулькевиче Таврический университет быт официально открыт в августе 1918 года.
С. М. оказавшийся в Ялте зимой 1917—1918 годов, получил официальное приглашение возглавить кафедру западноевропейских литератур во вновь открываемом университете и, видимо, с удовольствием это приглашение принял. Так как тогда Таврический университет рассматривался как филиал Киевского университета Св. Владимира, то С. М. именно в Киев послал рукопись своей магистерской диссертации «Святая Тереза и ее литературное творчество»; одновременно он стал готовить курсы лекций для студентов. В июле I918 года С. М. находился еще в Ялте и читал там для широкой публики популярные лекции «Итальянская литература эпохи Возрождения», «Общечеловеческое значение французской литературы», «Байрон», «Русский роман» (см. №92, 93, 91, 94). А к сентябрю он переехал в Симферополь. Его вступительная лекция «Творческая эволюция романо-германских литератур» подписана рукой жены Надежды Cтепановны: «Сентябрь 1918, Симферополь» (в архиве сохранилась рукопись лекции в 26 .листов — -№ 95). Эта сохранившаяся лекция - вещественное опровержение одного недоброжелательного отзыва Жирмунского, который, оказавшись в 1918 году экстраординарным профессором Саратовского университета, всячески ратовал за утверждение на вакантную должность профессора-романиста своего друга К. В. Мочульского и потому в черновике выступления на ученом совете сильно занижал способности возможных конкурентов; вот что он сочинил по поводу С. М.: «Боткин. 3 года прив--доц. стажа. Имеет несколько рецензий и 2—3 мал. статьи в Ж.М.Н.Пр. и В.Евр. Человек абсолютно бездарный, не умеющий читать лекций (ожидали его провала на пробн. лекции в факульт.) (вступит. лекция по тетрадке), узкий спец, — только Испания XVII в., больше ничем не занимался и не преподавал». Здесь всё занижено: на самом деле не две-три, а одиннадцать совсем не малых статей; занимался С. М., как мы видели, не только Испанией и не только XVII веком; а «вступительная лекция по тетрадке» свидетельствует скорее о щепетильной добросовестности, чем о бездарности (в рукописи последней крымской лекции есть колонка хронометража: надо уложиться ровно в 45 минут). Крымская вступительная лекция написана приблизительно до половины, к остальной части приложен подробный план. Лекция содержательна и насыщена материалом. С. М. начинает ее с общего обзора методологии литературоведения последнего столетия: в противовес естествознанию с культом общих законов филология все больше занимается индивидуальными явлениями, не забывая и общих, переходящих через века и национальные границы (изучение сюжетов академиком А. Н. Веселовским). Из новейших ученых С. М. больше всего ценит интуитивизм эстетки Б. Кроче и А. Бергсона, а также бергсоновскую идею творческой эволюции и участия прошлого в создании настоящего и будущего. Затем прослеживаются национальные культурные гнезда, от раннего средневековья до современности: Франция — Италия — Англия — Испания — Германия, с учетом традиций и неповторимости. Лекция заканчивается подчеркиванием (в период военного раздора!) общности европейских национальных культур; последняя тема в плане: «Политическая роль историка иностранной литературы как поборника идеи всеобщего мира». Переезд профессора в Симферополь перед началом учебного года оказался роковым.
Перед самой первой лекцией в начале сентября С. М. тяжело заболел гриппом («испанка»), тогда свирепствовавшим по всей Европе, и 18 сентября 1918 года скончался. Это была одна из самых печальных смертей в истории нашей культуры. С другой стороны, если вспомнить, что творилось в Крыму в последующие два года, сколько людей погибло, сколько ярких представителей российской интеллигенции бежало за границу и сколько потом оказалось в большевистских лагерях и тюрьмах, то в душу входит хотя и слабое, но утешение. Смог ли бы С. М. реализовать свои научные возможности?..
С. М. вырос в доме-музее отца, С детства зная знаменитых братьев своего родителя; наверное, он рано прочитал «Письма об Испании» В.П. Боткина — может быть, дядя невольно и подтолкнул юношу увлечься культурой этой страны?
Родители отдали С. М. в частную гимназию К. Мая, где до него учились А. Н. Бенуа и Н. К. Рерих, а после него — Д. С. Лихачев. В гимназии открылся лигатурный (и литературоведческий) кружок, которым руководил в будущем известный профессор, а тогда совсем еще молодой поэт и ученый А. М. Евлахов (I880—1966), недавно окончивший Петербургский университет. И в этом кружке С. М. начинал свою интенсивную деятельность: сохранилось около десятка его сочинений-рефератов 1906-1907 годов, с поправками и оценками руководителя кружка. Сочинения С М. были и на вольные темы («Что лучше; неравенство и правах или равенство в бесправии?», «Боюсь да я смерти и почему?», «Иди с немногими, не за толпой»), и на литературные. а среди них и о зарубежных произведениях («Песня о Ннбелунгах» и скандинавская «Эдда», «Роман эпохи Возрождения»), и об отечественных («Причины вымирания народной поэзии», «Влияние Байрона на Пушкина», «Роль Пушкина в жизни и творчестве Гоголя», «Взгляд Гоголя на искусство», «Тарас Бульба», как романтическая поэма»). Несомненно, под влиянием Евлахова С. М. исследует религиозно-нравственные аспекты художественного творчества, эстетическое значение произведений Пушкина и Гоголя. Из нелитературных сочинений наиболее оригинально и личностно — о смерти. С. М. говорит о своей религиозности в детском возрасте, о вере в Бога и загробное существование, что парадоксально приводило мальчика к страху перед смертью: вечное бытие, без конца и края, оказывалось невыносимым. Позднее религиозность растаяла, а страх не пропал: теперь уже стало страшно думать о «вечном, холодном сне смерти», о полном прекращении дум и чувств. Цель и смысл жизни для человека туманны, с жизнью связана его природность, которой стоит подчиниться, но тогда «бесцельно-целесообразная» суть нашей жизни лишь усиливает страх смерти. Евлахов поставил за это сочинение четверку.
Интересен также реферат о равенстве и неравенстве. Видимо, начитавшись радикальной прессы периода революционных месяцев 1905 года, С. М. говорит об антагонизме капиталистов и пролетариев: «Будучи в состоянии сравнить свое положение с положением привилегированных классов, в пролетарии пробуждается сомнение в справедливости строя, обрекшего его на вечные страдания, для счастья кучки людей. На этой почве у него возникает идея разрушения существующей несправедливости, для создания общественных форм, основанных на истине и справедливости». Из этого рассуждения следует вывод, что в противовес рабовладельческому равенству в бесправии появление в современном мире хотя бы элементарных прав для трудящихся - залог развития общества. Реферат заканчивается в этом свете цитатой из пушкинской «Вольности»: «Тираны мира, трепещите!..» и т. д., где «Восстаньте, падшие рабы!» можно трактовать в духе социально-политического восстания. Один реферат соединяет в себе литературные и социально-психологические проблемы: «Смех сквозь слезы в повестях Гоголя в жизни нашей». Это целая тетрадка, 23 страницы текста, где после подробного анализа произведений Гоголя следуют пессимистические рассуждения о бессмысленности жизни, о зигзагах настроений человека от веселья до страданий и об обреченности человека на такие колебания до тех пор «пока не разлетится вдребезги земля».
«Революционный» реферат о правах датирован июлем 1906 года, а этот. пессимистический, — январем 1907-го: за полгода С. М. прошел очень большой путь. Оценки рефератов со стороны руководителя кружка в целом были одобрительные, но Евлахова очень раздражали орфографические и пунктуационные ошибки (их было немного, но все же были), поэтому часты двойственные характеристики: «Работа хороша по содержанию, но обнаруживает полное неумение пользоваться знаками препинания. Есть недостатки и в плане», о «Влиянии Байрона на Пушкина»); «Работа очень хорошая по содержанию, но, к сожалению, неудовлетворительная со стороны орфографии». Школа Евлахова оказала серьезное влияние на дальнейшую деятельность С.М.: культ индивидуального начала в творчестве и эстетический уклон станут существенными признаками метода молодого учёного; возможно, учитель внедряет в среду гимназистов и дорогие ему идеи психологизма, тоже не чуждые Боткину. Авторы книги о гимназии К. Мая [6] относят к А. М. Евлахову «уроки истории западноевропейской литературы»: "Он строил свои занятия в старших классах не как уроки, а как семинары, стремясь приучить гимназистов к самостоятельному пониманию творчества Петрарки, Данте, Гете, Шиллера, Шекспира. Ибсена, Гамсуна, после знакомства к которыми они писали рефераты делали доклады в созданном педагогом школьном кружке». Но хотя преподавателями русской литературы в гимназии были В.Н. Кораблёв и Е.А. Ляцкий, все-таки в кружке А. М. Евлахова создавались и обсуждались рефераты и об отечественных писателях, и о современных социальных проблемах.
В 1907 году С. М. с золотой медалью окончил учебу в гимназии К. Мая и тогда же поступил в Петербургский университет на романо-германское отделение. Светилами этого отделения были ученики академика А. Н. Веселовского профессор Д. К. Петров, специалист по романской филологии, и германист профессор Ф. А. Браун. Петров по своему научному интересу занимался испанской литературой, и он увлек в эту область С. М., может быть, еще энергичнее, чем «Письма об Испании».
В первые студенческие годы С. М. увлекался не только испанистикой, но и философской проблематикой и эстетикой. Из писем С. М. к Э. Л. Радлову от конца 1908-го до начала 1909 года видно, что молодой ученый посылал какую-то статью в редакцию «Вопросов философии и психологии, которую в конце концов не приняли, и С. М., опираясь на прежнее одобрение Радлова, предложил статью в журнал адресата (Радлов тогда редактировал отдел в «Журнале Министерства народного просвещения», но в этом издании 1908—1910 годов не удалось обнаружить статьи С М.; лишь спустя семь лет Радлов будет публиковать в министерском журнале уже чисто научные статьи молодого ученого). Возможно, именно Радлов познакомил С. М. с редакцией киевского журнала «В мире искусств», которая стала охотно печатать труды С. М. В этом журнале (1909, № 2-3) появилась статья С. М. «Эстетическое значение красок». Достойный племянник убежденного колориста Василия Петровича и тем более сын художника, С. М., оказывается, очень хорошо знал русскую и западноевропейскую живопись: в статье анализируются картины из музея Александра Ill, то есть из Русского Музея, из Дрездена, Берлина, Мюнхена, Базеля, Болоньи, Флоренции (когда он успел всюду побывать?! ведь тогда не было цветных иллюстраций и можно было опираться лишь на личное посещение музеев; С. М. мельком упоминает, что он был на выставках 1908 года в Мюнхене, Базеле, Петербурге), хорошо знал он и научную литературу по теме.
Автор статьи отдает краскам главную роль в картине, подробно анализирует различные сочетания цветов, касаясь и психологических ощущении от различных цветов и тонов, и связи музыки с красками (будущая синестезия!), а заканчивает анализ общеэстетическими выводами. При господстве импрессионизма в живописи понятен культ «мгновения»: «..в восприятии художника непосредственное ощущение значительнее элементов воображения». Общие выводы: «Итак, искусство по своей природе идеалистично. И если картина художника удаляется в своих красках от природы, но приближается к ней в мечте её творца, то этим не умаляется её эстетическая ценность.
Социально-политические и исторические фоны особенно усиливаются в чисто научных статьях С. М.. особенно в ряде публикаций «Журнала Министерства наро;шого просвеще ния». Наиболее заметно это в рецензии (1916, № 3, отд. II) на два новых издания книги «EI Passagero» («Путник») Суареса дс Фигероа, испанского публициста XVII века («Путник» — собрание сатирических диалогов, ярко рисующих Испании начала столетия): «В большой степени Фигероа считал виновными в падении и разорении Испании невежественных, надменных и тщеславных дворян, которые только и думали о своем удовольствии» (с. 171), А в другой статье того же журнала «Из истории магии в Испании XVII в.» (1917, № 2, отд. II), посвященной комедии Аларкона «Саламанкская пещера». С. М. подробно освещает мистически-магический культ в стране, господствовавшей в то время, условия его существования и т. п. В последние предреволюционные месяцы рукопись датирована; «Январь 1917 г.») С. М. написал ещё одну научную статью — «Разочарованный гуманист» (об испанском сатирике XVII века Франсиско Кеведо), как бы в продолжение очерка о Кальдероне; вот начальные строки статьи: «На историческом пути всего человечества и отдельных наций бывали моменты, когда зло ложь и лицемерие достигали такой силы, что чаша терпения людей нравственно чутких переполнялась и они приходили к полному разочарованию в человечестве» (№ 15. Л. I). Статья большая, содержит 65 листов беловой рукописи, которая предварена неточной пометой жены Надежды Степановны; «Статья была принята редакцией «Вестника Европы» в 1916 году» (наверное, в 1917-м). Но, видно, не судьба...
В России тоже наступали злые времена. Так С. М. подошел к бурному 1917 году. Во второй половине года он, как уже говорилось, перебрался в Крым (видимо, уехал в поисках покоя из революционного и голодного Петрограда?) и очутился там при самых начальных этапах создания Таврического университета (С. М. любил Крым: он, например, провел лето 1915 года в Алуште, где, кстати сказать, была личная дача его товарища по Петроградскому университету — Смирнова). Россия давно нуждалась в создании большой сети высших учебных заведении, но до революции было необычайно трудно получить разрешение на открытие какою-либо университета или института. Мытарства из-за создания университета в Томске (1888) достаточно известны, и не намного легче пришлось саратовцам уже в XX веке (университет был) открыт в I909 году). Интеллигенция русских провинций при новых либеральных условиях, созданных Февральской революцией 1917 года, начала энергично ратовать за организацию местных университетов. Не отстали и жители Крыма, Идея открыть в Симферополе Таврический университет, витавшая в воздухе еще в дореволюционное время, теперь приобрела более прочные земные основания. Но конкретные социально-политические условия после февраля 1917 года мало способствовали нормальной учебно-научной жизни: к осени 1917 года в Крыму сформировались независимо друг от друга русское и татарское правительства, которые при установлении советской власти в декабре, естественно, были разогнаны; в начале 1918 года была создана Таврическая Советская республика как часть Российской Федерации (РСФСР); приход немцев на Украину не миновал и полуострова, в мае 1918 года Крым был оккупирован немцами (перед их приходом восставшие татары и русские крестьяне расстреляли советское правительство, Совнарком); при оккупантах было создано полувоенное русское правительство генерала М. А. Сулькевнча, просуществовавшее до ноября 1918 года. Все-таки именно при немцах и Сулькевиче Таврический университет быт официально открыт в августе 1918 года.
С. М. оказавшийся в Ялте зимой 1917—1918 годов, получил официальное приглашение возглавить кафедру западноевропейских литератур во вновь открываемом университете и, видимо, с удовольствием это приглашение принял. Так как тогда Таврический университет рассматривался как филиал Киевского университета Св. Владимира, то С. М. именно в Киев послал рукопись своей магистерской диссертации «Святая Тереза и ее литературное творчество»; одновременно он стал готовить курсы лекций для студентов. В июле I918 года С. М. находился еще в Ялте и читал там для широкой публики популярные лекции «Итальянская литература эпохи Возрождения», «Общечеловеческое значение французской литературы», «Байрон», «Русский роман» (см. №92, 93, 91, 94). А к сентябрю он переехал в Симферополь. Его вступительная лекция «Творческая эволюция романо-германских литератур» подписана рукой жены Надежды Cтепановны: «Сентябрь 1918, Симферополь» (в архиве сохранилась рукопись лекции в 26 .листов — -№ 95). Эта сохранившаяся лекция - вещественное опровержение одного недоброжелательного отзыва Жирмунского, который, оказавшись в 1918 году экстраординарным профессором Саратовского университета, всячески ратовал за утверждение на вакантную должность профессора-романиста своего друга К. В. Мочульского и потому в черновике выступления на ученом совете сильно занижал способности возможных конкурентов; вот что он сочинил по поводу С. М.: «Боткин. 3 года прив--доц. стажа. Имеет несколько рецензий и 2—3 мал. статьи в Ж.М.Н.Пр. и В.Евр. Человек абсолютно бездарный, не умеющий читать лекций (ожидали его провала на пробн. лекции в факульт.) (вступит. лекция по тетрадке), узкий спец, — только Испания XVII в., больше ничем не занимался и не преподавал». Здесь всё занижено: на самом деле не две-три, а одиннадцать совсем не малых статей; занимался С. М., как мы видели, не только Испанией и не только XVII веком; а «вступительная лекция по тетрадке» свидетельствует скорее о щепетильной добросовестности, чем о бездарности (в рукописи последней крымской лекции есть колонка хронометража: надо уложиться ровно в 45 минут). Крымская вступительная лекция написана приблизительно до половины, к остальной части приложен подробный план. Лекция содержательна и насыщена материалом. С. М. начинает ее с общего обзора методологии литературоведения последнего столетия: в противовес естествознанию с культом общих законов филология все больше занимается индивидуальными явлениями, не забывая и общих, переходящих через века и национальные границы (изучение сюжетов академиком А. Н. Веселовским). Из новейших ученых С. М. больше всего ценит интуитивизм эстетки Б. Кроче и А. Бергсона, а также бергсоновскую идею творческой эволюции и участия прошлого в создании настоящего и будущего. Затем прослеживаются национальные культурные гнезда, от раннего средневековья до современности: Франция — Италия — Англия — Испания — Германия, с учетом традиций и неповторимости. Лекция заканчивается подчеркиванием (в период военного раздора!) общности европейских национальных культур; последняя тема в плане: «Политическая роль историка иностранной литературы как поборника идеи всеобщего мира». Переезд профессора в Симферополь перед началом учебного года оказался роковым.
Перед самой первой лекцией в начале сентября С. М. тяжело заболел гриппом («испанка»), тогда свирепствовавшим по всей Европе, и 18 сентября 1918 года скончался. Это была одна из самых печальных смертей в истории нашей культуры. С другой стороны, если вспомнить, что творилось в Крыму в последующие два года, сколько людей погибло, сколько ярких представителей российской интеллигенции бежало за границу и сколько потом оказалось в большевистских лагерях и тюрьмах, то в душу входит хотя и слабое, но утешение. Смог ли бы С. М. реализовать свои научные возможности?..
А пока в архиве остались рукописи двух монографий С. М. и около десяти его статей об испанской литературе. Творческий путь молодого отечественного испаниста еще ждет своего обстоятельного исследования.
Кровавые годы Гражданской войны, надолго отделившие Крым от русских столиц, сделали кончину С. М. почти незамеченной; появились лишь два некролога, да и те — в «белогвардейской» зоне; упоминавшаяся статья Смирнова и краткая заметка С. Мокульского «С. М. Боткин» в киевской газете «Русский голос» (18 октября 1918 года). А потом на долгие десятилетия имя С. М. было забыто, и лишь значительно позже появились о нем краткие материалы: сведения о его научных работах в обзорной статье «Испанистика в Петербургском - Ленинградском университете» («Научный бюллетень ЛГУ», 1947, № 14/15) и примечание А. В. Лаврова (фактически, энциклопедическая справка о С. М.) к публикации «Письма К. В. Мочульского к В. М. Жирмунскому» («Новое литературное обозрение», № 35 (1999). Последнее примечание и послужило толчком к созданию данной статьи".
Кровавые годы Гражданской войны, надолго отделившие Крым от русских столиц, сделали кончину С. М. почти незамеченной; появились лишь два некролога, да и те — в «белогвардейской» зоне; упоминавшаяся статья Смирнова и краткая заметка С. Мокульского «С. М. Боткин» в киевской газете «Русский голос» (18 октября 1918 года). А потом на долгие десятилетия имя С. М. было забыто, и лишь значительно позже появились о нем краткие материалы: сведения о его научных работах в обзорной статье «Испанистика в Петербургском - Ленинградском университете» («Научный бюллетень ЛГУ», 1947, № 14/15) и примечание А. В. Лаврова (фактически, энциклопедическая справка о С. М.) к публикации «Письма К. В. Мочульского к В. М. Жирмунскому» («Новое литературное обозрение», № 35 (1999). Последнее примечание и послужило толчком к созданию данной статьи".
Труды:
1. "Пьер Корнель и Руис де Аларкон". Записки Неофилологического общества... Вып. VIII. Пг., 1914
2. "Святая Тереса (1515-1915)" Вестник Европы. 1915. № 8
3. "Сервантес (1616-1916)" Там же. 1916. № 4,
4. "Драматург-мистик" (Там же. 1916. № 12 - о Кальдероне)
5. "Из истории магии в Испании XVII в." Журнал Министерства Народного Просвещения. 1917. № 2
6. «Обзор работ К. Фосслера по романскому языкознанию». Журнал Министерства народного просвещения, новая сер., 1915, ч. 58, июль)
Литература:
1. Памяти профессора С.М. Боткина // Известия Таврического университета. Кн. 2. Симферополь, 1920. С. 87-95
2. ГПБ. Ф. 99. Ед. хр. 67
3. С.С. Мокульский (Русский голос (Киев). 1918, 18 октября
4. Испанистика в Петербургском-Ленинградском университете (Библиографические материалы). С. 68-69.
5. Короткая жизнь С. М. Боткина (1888 - 1918). / Егоров Борис Федорович. - Б.м.. - С. 296 - 313. Вопросы литературы. / Институт мировой литературы им. А.М. Горького РАН; 12405. - Москва: Б/и, 2001
6. Д.С. Лихачёв, Н. В. Благово. Е.Б. Белодубpовский. Школа на Васильевском, М. 1990, с. 787. // Исторические Боткинские чтения. СПб.: СПбГМИСР, 2021, С.176-191
7. Н.В. Благово, М.Т.Валиев. Судьбы одноклассников С.М. Боткина// Исторические Боткинские чтения. СПб.: СПбГМИСР, 2021, С.176-191 - в статье рассматриваются биографии четырнадцати из девятнадцати одноклассников Сергея Михайловича Боткина, совместно с ним обучавшихся в гимназии и реальном училище К. И. Мая в доме 13 на 10-ой линии Васильевского острова Санкт-Петербурга. С текстом статьи можно ознакомиться здесь
При подготовке информационной странички были использованы материалы сайта: http://magazines.russ.ru/nlo/1999/35/pism.html
Благодарим Марину Иванову за предоставленную копию статьи Б.Ф. Егорова. Короткая жизнь С. М. Боткина.
Информационную страницу сайта подготовил М.Т. Валиев
Благодарим Марину Иванову за предоставленную копию статьи Б.Ф. Егорова. Короткая жизнь С. М. Боткина.
Информационную страницу сайта подготовил М.Т. Валиев